Семена я впервые услышал в самом начале своего пребывания в КСП «Арсенал», в 1982 году. На клубном собрании появился скромный, застенчивый человек уже довольно солидного на общем фоне возраста, которого вдруг окружил какой-то неожиданный ореол теплой почтительности. Его усадили, поднесли гитару и мгновенно замолчали. Я недоверчиво прислушался – казалось, всё саме интересное в клубе уже слышал: тонкую поэзию Каденко, изысканные мелодии Семенова, виртуозную гитару Компанийца, изумительное пение Рябинской… Он как-то неуверенно стал перебирать струны, запел-заговорил сипловатым, отнюдь не певческим голосом, даже зашептал вначале: «Чучеленок… Чучеленок…». И я в очередной раз понял, что в жизни еще остается много чудес.
Затем через год мы вместе крохотной компанией летели на БАМ, на знаменитый БАМовский фестиваль авторской песни, еще не зная, что его уже запретили власти. Еще было совсем дремучее время, два года до пресловутой статьи Иллюка, последнего пшика невпопад в предперестроечной стране. Но и среди комсомольских чиновников нашлись смельчаки, дерзнувшие слегка попридержать спущенные директивы, чтобы мы успели улететь. Добирались перекладными, через Иркутск, потом поездом по Транссибу. Со станции Ерофей Павлович созвонились со штабом фестиваля и узнали, что фестиваля, увы, формально нет – так, внутреннее мероприятие, – и нам не стоило беспокоиться… Но организаторы, в свою очередь, узнали, что с нами – Семен Кац, и с этой минуты уже с их стороны началось беспокойство. На станции Бамовская регулярного транспорта по малому БАМу к Тынде в ближайшее время не ожидалось – и организаторы уже всерьез собирались прислать за нами вертолет, к величайшему смущению Сени. Однако, по его просьбе, нашли менее хлопотный выход, и мы немедленно отправились в Тынду в комфортной задней кабине огромного таежного локомотива, с грузом бревен перед глазами и под непрестанной опекой машиниста с помощником, поивших нас чаем под наши песни. На БАМе мы вначале вообще почувствовали себя скромной свитой Семена, имевшего там, как обнаружилось, огромный авторитет. Видимо, благодаря этому авторитету, публика благосклонно стала слушать и его спутников. Ну, а дальше все оказалось здорово, местные ЗК – забайкальские комсомольцы – оказались совсем другого замеса, чем КК – комсомольцы-карьеристы, с которыми нам в основном приходилось иметь дело (хотя, конечно, исключения случались и тут – но увы, только подтверждали правило). И тем горше было читать два года спустя в главной комсомольской прессе Украины дурацкую статью якобы о бардах, о которых автор не имел, да и не собирался иметь ни малейшего представления, и которая больно ударила прежде всего по Сене, принимавшему близко к сердцу всё, в том числе и это, ведь нападали не только на него, но и на его друзей.
Затем был Чернобыль, и наши «подпольные» концерты для ликвидаторов, в которые мы никого не звали, но Сеня оказался в числе первых. Мы знали о его проблемах со здоровьем уже в то время, но не пустить его было бы невозможно, да и нечестно – как, скажем, взять с собой другого известного киевского барда, яростно требовавшего, чтобы мы с ним «поделились будущей славой». Семен ехал не за славой, и, более того, подсознательно и поневоле брал на себя позор и боль за то, что мы там увидели, как бы его ни уверяли, что если бы в той партии, из которой он все же вскоре ушел, не было таких людей, как он, последствия могли бы быть еще страшнее.
Потом он уехал, и к грусти добавилась радость об успешно сделанной в Германии операции, а затем и о том, что Семен продолжает петь, писать песни, жить полноценной жизнью. Появился интернет, и возможность не только переписываться, но и болтать, видя друг дружку на экранах компьютеров, но еще раньше рухнули «железный занавес» и Берлинская стена, и получились ежегодные летние короткие встречи – в Барзовку, с Барзовки, но непременно прездом через Киев. Чернявский с радостной грустью написал про «экономный билет», а потом и сам стал садиться в самолет и навещать город, как мы назвали его, Кацсель. В конце концов и мне удалось там побывать – спасибо Сене – и ощутить замечательно теплое и искреннее гостеприимство Семена и Светы, и через них увидеть Германию в таком благоприятном свете, которого вряд ли могли бы добиться лучшие германские турагенства. Так что приезд этих евреев в Германию взамен уничтоженных фашистским режимом – это не только искупление вины перед народом. Это и обретение граждан, через которых мир с гораздо большим теплом стал относиться к стране.
И теперь Германия для меня – это не просто страна образцового порядка, показательной экономики и превосходного пива. Это земля, частицей которой стал один из моих самых любимых и уважаемых друзей, один из самых достойных жителей нашей планеты. Не важно, что он еврей, а я украинец до всех колен, которые удалось проследить. Мы братья по крови гораздо в большей степени, чем с некоторыми земляками по происхождению, но совершенными чужаками в душе. Потому что пусть простят меня гематологи, но кровь в жилах людей я склонен делить всего на две группы: кровь приносящих в мир добро, и его уносящих. А мир, вопреки всем модным апокалиптическим пророчествам, все же отчетливо становится добрее. Значит, Сенина кровь все-таки преобладает в его жилах.
Игорь Жук, Киев, 11.11.2009
